Без отметки на календаре...

Ровно 35 лет прошло с того момента, как 27 декабря 1979 года в Кабуле, столице Демократической Республики Афганистан, силами советских чекистов и десантников была проведена операция по смене режима Хафизуллы Амина. Именно этот день со штурмом дворца Тадж-Бек войдет в новейшую историю нашего государства как начало афганской войны, затянувшейся на долгие 10 лет. 

Была ли эта война результатом каких-то амбициозных планов, ошибкой или важным стратегическим решением советского правительства – на этот счет нет однозначного ответа и по сей день. Впрочем, если постараться быть предельно объективными в оценке политической обстановки того времени, очевидно, что в активный период холодной войны, признаки возрождения которой, кстати, можно ощутить и в наши дни, американцы вынашивали конкретные планы обустройства на наших южных границах своих военных баз, и поэтому целесообразность нашего военного присутствия в Афганистане едва ли вызывает сомнения. 

Другое дело, что все это было организовано порой без учета местных обычаев, культуры, национального менталитета. Мы вторглись в чужой и непонятный для нас мир. В страну без паспортной системы, без почты, радио и телевидения, без бюджета, но с огромным количеством разношерстных племен, постоянно враждующих между собой, и пытались из махрового феодализма перетащить их в построенный, на наш взгляд, социализм! Тот самый, который, как оказалось впоследствии, мы так и не смогли достроить в собственной стране. 

Да, все, кто там воевал и прошел трудными дорогами Афганистана, совершенно искренне хотели принести в эту страну лучшую, счастливую жизнь. Верили в правоту своего дела. 

Но, наверное, нельзя заставить людей быть счастливыми насильно. И последние события в Афганистане - тому яркое подтверждение. Там по-прежнему идет война несмотря на то, что последний советский солдат уже более четверти века назад покинул эту землю. Никогда попытки принести мир и благоденствие на солдатских штыках ничем хорошим не заканчивались. 

В преддверии 35-летия со дня начала афганской войны специально для Русского Запада своими воспоминаниями поделился полковник запаса Юрий Борисович Горбушин – участник начала боевых действий. Вот его рассказ. 

Очень хорошо помню, как в конце декабря 1979 года меня, тогда еще молодого оперативного работника Особого отдела КГБ при СМ СССР по 1-й танковой дивизии Прибалтийского военного округа, вызвали на беседу к начальнику отдела армии, как было сказано, – "для серьезного разговора". При этом намекнули, что это связано с событиями, происходящими на юге нашей страны, где назревает что-то серьезное. Начальник был краток: предстоит командировка в распоряжение Особого отдела по Туркестанскому военному округу. Эта поездка, по его словам, должна занять от силы месяца три-четыре, не больше. Никто тогда еще не знал, что моя командировка продлится два с лишним года… 

 

Ташкент встретил не по-восточному морозно и хмуро. В здании Особого отдела Туркестанского военного округа царила атмосфера, хорошо знакомая по фильмам о войне. Допоздна горел свет в служебных кабинетах, где многие оставались на ночь, большинство сотрудников были в полевой форме. Еще никто не знал всех подробностей событий, произошедших всего месяц назад. 

Тогда, 27 декабря 1979 года, бойцы спецотряда "Зенит", сформированного из оперативников госбезопасности и группы "Гром" из состава антитеррористического подразделения КГБ СССР "Альфа", совместно с военными приняли участие в операции "Байкал-79". В результате взятия дворца Тадж-Бек произошла смена руководства ДРА. Естественно, обо всем этом я узнал значительно позже. В то время все эти сведения носили гриф "Совершенно секретно"! 

Особый отдел дивизии располагался в одноэтажном строении на берегу арыка. В отделе нас встретил хмурый и поначалу малоразговорчивый подполковник. Прозвучала первая команда: быстро переодеться, получить оружие и прибыть для инструктажа. Здесь же, в отделе, я подобрал себе полевую форму, получил снаряжение и оружие. Такой формы мне еще видеть не приходилось. Больше всего мне понравились новая портупея из желтой кожи с пряжкой со звездой, как у генералов, и пистолет ТТ в такой же желтой кобуре. Все это было доставлено со склада длительного хранения, предназначенного для вещевого имущества и вооружения на "особый период". Как я понял, этот период для меня уже наступил. Все офицеры знают, что под понятием "особый период" подразумевается война. Знал об этом, естественно, и я. 

На пистолете ТТ четко виднелась дата изготовления: "1953 год". Надо же, всего на год младше меня, – подумалось тогда. 

     

Казалось, только сомкнул глаза, как раздалась команда: "Подъем! Выходи строиться!". Мы быстро вскочили и собрались. Взглянув на часы, увидел, что еще только 5 утра! "Занимайте места в машинах, отправление колонны в 6:30", – командовал начальник. Стояло хмурое февральское утро, хотя до рассвета было еще далеко. С помощью кого-то из бойцов отделения охраны Особого отдела загрузил свой чемодан, железный ящик и другие пожитки в кабину КамАЗа. Оружие постоянно было при себе. Эта привычка потом еще долго не давала себя забыть, даже когда, сдав личное оружие на склад, отправлялся к самолету, чтобы лететь в Союз, все время ловил себя на мысли: а где же пистолет, автомат, граната?! 

Помню, как на одном из горных перевалов, на обледеневшей бетонке, вдруг заглох мотор грузовика урала. Двигатель автомобиля никак не хотел заводиться. Зампотех батальона, отдав команду быстро перегрузить имущество в другую машину, приказал с помощью танкового тягача столкнуть урал в пропасть, чтобы не задерживать движение колонны. Приказ надо выполнять любой ценой – никто не примет во внимание причины опоздания. К подобной практике на войне привыкают быстро. 

После нескольких месяцев пребывания в ДРА, общаясь с другими оперативниками, мы четко усвоили главную задачу – не допустить усиления и без того достаточно прочных позиций американцев на территории сопредельного с СССР государства. Основной же работой чекистов в частях являлось отслеживание несанкционированных контактов военнослужащих с местными жителями в целях предотвращения преступного сговора. Ведь случалось всякое: и мародерства, и грабежи, и убийства. 

Например, уже летом 1980 года, с началом активных боевых действий, стали не редкостью случаи самоуправства. Злость наших ребят после гибели друзей порой становилась неуправляемой. Я хорошо помню, как во время боевой операции на окраинах Герата в июне 1980 года мы в течение двух дней разыскивали двух бойцов из состава боевого охранения. Мы получили информацию о том, что оба солдата попали в руки душманов и были зверски убиты. Необходимо было найти их тела, чтобы они не числились пропавшими без вести. И вот представьте, когда после долгих поисков мы вдруг в винограднике нашли с помощью щупов и откопали тело одного из бойцов! Фамилии солдата я, к сожалению, уже не помню. Знаю только, что он был родом из Таджикистана. Так вот, когда его сослуживцы увидели, что с ним сделали душманы, один из земляков-таджиков вдруг передернул затвор ручного пулемета и хотел расстрелять собравшуюся вокруг толпу местных жителей! В последнюю секунду мне удалось поднять ствол пулемета вверх. После у меня неделю слезала кожа с ладони от ожога о ствол пулемета, из которого солдат расстрелял магазин на все 75 патронов! А тело второго военнослужащего мы нашли чуть дальше. Даже не тело, а его отдельные части, разрубленные на куски! 

Кроме того, нехорошая тенденция начала проявляться со стороны отдельных представителей афганских властей. Передадим мы, к примеру, им пленного душмана, а после, спустя какое-то время, снова сталкиваемся с ним же при проведении боевой операции. Среди наших солдат пошел ропот: что за дела такие, они что, мол, все заодно? Задерживаем, а местная милиция (царандой) их за выкуп обратно отпускает! И, как результат, пленные вдруг начали погибать "при попытке к бегству", падать в пропасть при конвоировании в расположение частей. По возможности оперработники старались подобные эксцессы предотвращать, хотя доказать в таких случаях что-либо было довольно сложно… 

Уже к концу лета 1980 года в Шиндандском гарнизоне появились странные военные. От местных афганцев в Адраскане я узнал, что в Шинданд прибыли…"кубинцы". "Кубайи", как они их называли. После стало понятно почему. Многие из одетых в спецназовский спецпошив людей носили бороды, вот их и приняли за кубинцев. Знакомство с представителями оперативно-боевых групп КГБ под общим условным наименованием"Каскад" состоялось на территории мотострелкового полка, по соседству с полевым госпиталем. Выяснилось, что это оперативные сотрудники из отряда "Карпаты". Среди них были и те, кто в составе "Зенита" штурмовал дворец Тадж-Бек в декабре 1979 года. Здесь же мне довелось познакомиться с Юрием КИРСАНОВЫМ, которого впоследствии назовут родоначальником так называемой афганской авторской песни. Именно он – автор известных всем участникам событий тех лет слов: "В декабре есть еще одна дата – без отметки на календаре. Я тебя целую как брата на кабульском чужом дворе". 

К осени 1980 года активизировалась диверсионно-террористическая деятельность мятежников. Чекисты наравне с армейскими офицерами всегда находились на передовых рубежах войны, за чужими спинами не отсиживались, вместе со всеми ходили на боевые. 

Я вспоминаю старшего оперуполномоченного Александра Григорьева из мотострелкового полка, который под плотным обстрелом выносил раненого бойца, убитого затем выстрелом снайпера, на спине, в результате чего Григорьев сам был ранен. Обидно, но в тот начальный период, 1980–1982 гг., представить чекиста к награде можно было только через командование, и то порой лишь посмертно. При этом награды военных контрразведчиков проходили долгий путь согласований. Сначала на уровне командования части, дивизии, армии, потом – по линии 3-го Главного управления! Это уже в 1986–1988 гг., когда в стране уже шла перестройка, к награждению участников боевых действий стали относиться должным образом, а в начальный период 1980–1982 гг. чекистов зачастую "забывали" наградить. 

К тому времени мне довелось вместе с инженерно-саперным батальоном, а также с другими частями дивизии принять участие в пяти боевых операциях и более мелких боевых столкновениях. За это время мне уже довелось открыть личный счет уничтоженных врагов, когда все решали секунды: или ты его, или… он! Вот где мне пригодилась закалка и боевая подготовка, полученная за годы учебы в Ленинградском ВОКУ им. С. М. Кирова! Не зря наше училище всегда называли "Училищем СПЕЦНАЗа"! 

Я знал, что был представлен к награждению медалью "За отвагу", но получить награду удалось только в декабре 1981 года. Я тогда прилетел в Шинданд из Кабула, и награду вручил мне лично командир дивизии, тогда еще полковник, Борис Всеволодович Громов. 

Так пролетел первый год моей командировки на войну. В феврале 1981 года мне вновь пришлось встретиться с уже прилетавшим в наш отдел заместителем начальника ОО КГБ по ТуркВО полковником В. Д. Румянцевым. То, что предложил полковник Румянцев, превзошло все мои ожидания. Он сказал, что нужен оперработник, который сумеет найти контакт с очень непростым контингентом военнослужащих и сможет достойно вписаться в общий облик части и не выглядеть белой вороной. Речь шла об оперативном обслуживании подразделений, подчиненных ГРУ ГШ. При этом Румянцев отметил, что у меня отличная профессиональная подготовка, в том числе и десантная. Как говорится, тебе и карты в руки. Естественно, после всего услышанного я долго не раздумывал. 

В Кабул я прибыл в первых числах марта 1981 года. О прибытии доложил начальнику Особого отдела 40-й армии генерал-майору С. И.  Божкову. Сергей Иванович внимательно выслушал мой доклад и сказал, что руководством отдела принято решение, чтобы все агентурно-оперативные группы Разведцентра ГРУ, дислоцированные практически во всех провинциях ДРА, оперативно обслуживались одним оперработником. При этом всю оперативно значимую информацию Сергей Иванович потребовал докладывать непосредственно ему. Помнится, это указание однажды сыграло с ним злую шутку... 

Как-то осенью 1981 года, прилетев из очередной командировки (на этот раз из Шинданда), я сразу с аэродрома прибыл в отдел. Помня о распоряжении генерала обо всех результатах докладывать ему лично, я постучал в дверь его рабочего кабинета в Особом отделе армии. Сергей Иванович приветливо улыбнулся, выслушав мой доклад, и спросил, что интересного могу доложить на этот раз. У меня с собой тогда были трофейная натовская винтовка G-3, которую я привез для оборудования чекистского кабинета в отделе, да пара ранее не встречавшихся в ДРА химических гранат американского происхождения. Указанные трофеи мне передали в Особом отделе по 5-й мсд специально для доставки затем в Центр. Винтовку я оставил у дежурного офицера, а гранаты решил показать генералу. Они были довольно необычные: цвета слоновой кости, сделанные из какого-то сплава, больше похожего на пластмассу. На рукоятке видна была отвинчивающаяся крышечка с надписью Made in USA. На вопрос генерала, что там, я ответил, что там, видимо, находится вытяжная чека. Недолго думая Сергей Иванович быстро открутил крышечку на одной из гранат и положил на стол. Из отверстия вывалился капроновый шнурок белого цвета, похожий на те, что бывают в сигнальных патронах. Держа в одной руке гранату, Сергей Иванович взял в другую этот шнур. Видя, что дело может зайти далеко, я заметил, что гранаты-то боевые и неразряженные. Слегка побледнев, но не теряя присутствия духа, генерал сказал, чтобы я бегом отправился за саперами. При этом добавил (видимо, для большей ясности) еще кое-что по-русски. Никогда не слыша от нашего интеллигентного начальника подобной лексики, я понял, что дело серьезное, и пулей вылетел из кабинета! Сапера на территории штаба армии я нашел сравнительно быстро. Не прошло и получаса, как мы с ним входили в кабинет начальника. Сергей Иванович сидел так же - за столом, держа в руках гранату и шнур. Майор бережно взял из рук генерала гранату, заправил шнур обратно и закрутил крышечку. Передав гранату мне, майор попросил у генерала разрешения идти. Отпустив сапера, Сергей Иванович встал из-за стола и… выдал мне по первое число! Видимо, нервное напряжение, которое ему пришлось испытать по моей вине, требовало разрядки. В общем, больше никаких "гадостей", как мне тогда было сказано, я в отдел не привозил. Точно так же доставлялись затем и другие образцы трофейного вооружения: сначала все тщательно осматривалось военными специалистами, приводилось в негодное для применения состояние и только затем вывешивалось на стенах чекистского кабинета. В чекистском кабинете проводились не только совещания оперативного состава и занятия по чекистской подготовке. Здесь же обычно получали свое первое представление о том, куда попали, и получали первичный инструктаж прибывающие по замене оперативные работники. 

Многое еще можно было бы вспомнить. Правда, обо всех событиях оперативной практики на страницах открытого издания даже сейчас, когда прошло уже более тридцати лет, всего не напишешь. Скажу только, что та первая столь длительная командировка, командировка на войну, во многом определила всю мою дальнейшую жизнь. Я повстречал там поистине замечательных людей, с которыми дружим вот уже столько лет. А тогда, в конце марта 1982 года, моя затянувшаяся командировка закончилась, и я - повзрослевшим капитаном с ранней сединой на висках, медалью "За отвагу" на груди и представлением к боевому ордену - прилетел домой в Калининград, где меня ждали жена с сынишкой, а в апреле родилась еще и долгожданная дочь. Но это уже, как говорится, совсем другая история. 

Хочу закончить свой рассказ строками из песни Юрия Кирсанова: