«Мы все одинаковы, и судьбы гениев нас в этом убеждают»

Калининград со стенд-ап драмой год назад познакомил драматург, сценарист, писатель и актёр Дмитрий Минчёнок. Он уже заставлял местную публику вздрагивать от откровений, произнесенных со сцены Кафедрального собора, испытывать восторг от феноменальной памяти автора и узнавать то, что не прочитаешь ни в одной книге.

Его Модильяни и его Канта невозможно повторить, но можно и нужно увидеть вновь. Именно поэтому 8 июля 2018 года в Кафедральном соборе калининградцев и игостей города ждёт «Тень Модильяни».

Перед спектаклем-импровизацией лауреат «Золотого Лавра» и номинант ТЭФИ ответил на вопросы Русского Запада.

- Многие слышали фамилию Модильяни, но не все знают, что он был художником, а не музыкантом или актером. Еще меньше тех, кто сходу вспоминает его картины, хотя, увидев их, возможно, скажет: «А, так это он!». С чего начинается знакомство зрителей с Амадео Модильяни в моноспектакле «Тень Модильяни»? Его детства или его картин?

- Этот вопрос больше касается моей режиссуры. Когда я сочиняю историю, от которой жду, что она будет держать в напряжении, я, конечно, думаю про «ствол сюжета» - это как ствол пистолета – чем выстрельнуть?! Чтобы поразить (от слова паразит – хаха) воображение! Начинать с детства, как начинается жизнь? Или может начать с чего-то другого? С какого-то катастрофического события, которое все изменило. Хочется именно так! Ты начинаешь искать это событие, не находишь, потому что таких событий очень много, и в итоге возвращаешься к детству твоего героя. Окей. Можно так! Пусть будет банально – зато проверено.

А потом что-то происходит – уже не по твоей воле и все меняется. Приходит ощущение, что в жизни есть нечто, что управляет нами, и все случается уже по какой-то схеме, существовавшей до тебя. Тебя ведет, тобой движут - это сродни религиозному переживанию.

Слушаю сам себя и думаю, звучит это признание, как мистика, сказка – но это правда. Нет абсолютной свободы. Нами что-то управляет. Если есть ограничения и шаблоны в самой биологической системе, которая нас родила, значит, эти ограничения есть и в мозгу, который сам - часть биологической свободы, а свобода воли – вот что по-настоящему интересно – это только иллюзия. Свободы нет.

Мы запрограммированы вести себя так, как нужно, выполняя данное нам предназначение. Иллюзия свободы есть всегда, иначе бы мы не смогли жить. Возникает вопрос: кто и зачем нам дал эту иллюзию свободы? Именно это и есть дар, именно этот даритель заставляет нас поверить в существование Бога. Об этом мой рассказ - через судьбу Модильяни.

- Дмитрий, назовите три черты характера художника, которые вы открыли для себя, готовясь к спектаклю?

- Первая та, что он был трусом, что вполне простительно, ибо смелых людей я просто не знаю. Второе, что он был очень страшным трусом. И третье – в какой-то степени он был героем, пожертвовавшим самого себя в поиске истины. Что я имею в виду? Он умел, будучи жертвой, заставить страдать жреца, который ему поклонялся. Он воспринимал себя божеством. Это воспитала в нем любовь. Любовь его матери. Великая, самоотверженная, которая знала чего она стоит. Не она сама, как женщина, а ее любовь. Или правильнее сказать ее готовность пойти ради него - своего сына – на все. Она внушила ему, что он - Божество. И предоставила ему доказательства.

Однажды, в отрочестве, он чуть не умер от тифа. Мать поклялась, что сделает, что угодно, если ее ребенок выздоровеет. И ребенок – выздоровел. Когда мальчик открыл глаза, как вспоминала его мать, первое, что он сказал, было: Я хочу рисовать. С этого и начался путь художника Модильяни. Мать смотрела на него, как на Бога. А он на нее – как на жрицу этого Божества. И делал, что хотел. В обычной школе, например, он уже не учился. Только в той, что ему нравилась. Тогда это было легко. Никто не требовал от него аттестата об образовании. И он поехал в Париж, чтобы достичь того, чего хотел. Там разрушил себя. Это странная история. Как могла возникнуть такая ситуация, при которой те, кто тебя любят, должны умереть? Ответа он не знал. Это было в природе его энергетики.

Я не пытаюсь его понять или оправдать. Я пытаюсь просто насладиться каждым мгновением жизни этого человека, проигрывая ее так, как я себе это вообразил. Вплоть до самоубийства его подруги - его величайшей любви, ради которой он был готов на все.

- Какие вещи поразили вас в нем?

- Его жестокость. Я не пытался ее понять, так же как не поверил в любовь между Модильяни и Ахматовой. Но это красивая легенда о том, как два гения заинтересовались друг другом. На самом деле хватило бы и того, чтобы они подружились. Совсем не обязательно делать из этого любовь, тем не менее любовь – это печать, это медаль на взаимоотношениях, индульгенция всему и вся. Почему так выходит, я не знаю, но это факт. Все надо приподнимать. Но в жизни этого человека было нечто, что не нуждалось в приукрашивании - его грязь, его слабость, запои, проблемы с наркотиками, надо было принять его таким, каким он есть.

- О его жизни известно не так много. Ему было всего 35 лет, когда он ушёл…Модильяни при жизни не был богат, а после смерти его картины продают за сотни миллионов долларов. Как вы считаете, почему вдруг люди признали его, почему после смерти он стал таким популярным?

- Смерть – это жалость. Смерть – это жертва. Он ушел так рано. Сделал ли он все, что мог? Да, конечно. Есть странные зачеты между жизнью и смертью. Эти зачеты проявляются прежде всего в том, что смерть, преждевременная, приносит за собой воздаяние в виде того, что было ему отпущено, но не реализовано. Но он был этому – слуга. Мы сами не знаем, как устроена изнанка мира и как наши поступки отзываются в мире. Мы живем с иллюзией свободы, с иллюзией разделённости на себя и других. Но это все не правда. Мы - все одинаковы. Мы – суть одно. Судьбы гениев убеждают нас – связь всех со всеми существует. Надо это признать.

- Картины Модильяни откровенны, не все, но большинство. В сонниках обычно говорят, что если увидеть во сне голого человека – себя или кого-то - это к болезни, это олицетворяет беспомощность человека. Рисуя обнажённых женщин, Модильяни демонстрировал таким образом их красоту или беспомощность перед художником, мужчиной?

- Сонник – вещь до конца не разгаданная. Как один и тот же сон у разных людей может значить одно и то же. Тем не менее, народный опыт говорит, что такие знаки – общие для всех - есть. Я не уверен, что нагота (а я люблю заниматься снами, разгадывать их, и не только по Фрейду ) - это всегда к болезни. Чаще всего – это к пересудам. Про Модильяни только и делали, что говорили. Он был предметом скандального интереса. Но в своей жизни он выбрал почему-то поворот не в ту сторону, куда надо.

Я имею в виду то, что когда он приехал в Париж, он умер. Умер для прошлого. Это произошло во время первой попойки, когда его обнаружили лежащим голым на площади. Без паспорта, без документов. Без денег. Его забрали в участок, а потом выяснили, что он не помнит, кто он такой. Он ожил. После грандиозной попойки, что и было вариантом символической смерти. Сразу после он встретил своего Вергилия, который повел его по кругам Дантова Ада. Париж оказался для него адом, а его Вергилием в Париже стал поэт Макс Жакоб. Это только один из вариантов тех легенд, которые мы имеем сегодня о Модильяни.

И вот тогда-то Модильяни заметил, что у его новых друзей практически нет лиц и это стало началом поиска его собственного стиля. Было непризнание. Было неприятие. Пикассо над ним издевался. Называл дилетантом. Это все привело к трагедии. Но помимо всего этого было и другое – тень гения, которая над ним летала. Его гения. Пытаешься это все ухватить, и это все рассказать, и становится страшно.

- Дмитрий, как вы считаете, переезд из Италии во Францию, Париж, сломал или укрепил Модильяни?

- Любой переезд – это дорога в неизвестное. Любой переезд ломает и перерождает. Если ты хочешь что-то изменить в своей жизни, просто сядь на поезд – и уедь. Модильяни так и сделал. Он больше никуда не уезжал из Парижа, но из Италии – родины своей снов, он смог вырваться – и обрел свободу. Второй раз он уехал только в Ниццу, когда у него родилась дочь. Уехал без паспорта. Тогда это было еще можно с его характером и реальностью - шла война. И пока он был в Ницце ситуация в мире изменилась. Въехать в Париж без паспорта он уже не мог. Все искали немецких шпионов, лазутчиков. И еврей, родом из Ливорно, вполне мог быть таким лазутчиком. Это то новое, что нет ни в одной биографии Модильяни, мне кажется, это мое открытие.

Почему Модильяни потерял свой паспорт? Это второй – тревожащий воображение исследователя или биографа или любого историка живописи – вопрос. А я вам скажу: «почему»? Потому что тогда, когда забирали всех парней призывного возраста на фронт, Модильяни предпочел потерять паспорт, чтобы его не забрали. Не забрали на войну. Он струсил. Потому что не готов был умирать. И эту черту характера Модильяни никто не освещал.

Многие хорошие художники ушли на фронт, а Модильяни – нет. Поймите, нельзя любить человека, не зная его слабостей. Только тогда ты - его защитник, когда говоришь про него все. Он не твой идол. Он – твое я. Многие Модильяни это не простили. Лживый патриотизм, это такая штука, которая растет, как плесень, очень быстро! И очень эффективно. Но самые большие трусы, как раз те, кто называют себя «большими патриотами», осуждали Модильяни, что он не ушел добровольцем. Модильяни велик, потому что смог это преодолеть, он остался верен себе. Художник воевал за другое. И в этой войне победил. Хотя «кривая с косой» пришла за ним скоро.

- Спектакль называется «Тень Модильяни». Тень – это призрак художника или же его темная сторона, которую вы приоткроете зрителю?

- Без Тени не бывает человека. Это уже подделка. Очень хороший вопрос. Модильяни умел быть очень искренним. И без тени он немыслим. Его сделала его тень. Страшная. Она влекла и тянула его за собой. А что он? Он поддался. Эта тень была в его жестокости, которая влекла его к любви. Всегда он делал больно тем, кого любил. И в этом было его проклятие. Но что мы стоим без этой боли. Без этой тени – ничего. Мы ее заложники, ее армия, солдаты.

- Что-то изменится в спектакле по сравнению с прошлым разом, или зрители его увидят ровно таким, каким он был год назад?

- Я бы хотел быть тем, который уже один раз был в том состоянии. Ничего не повторяется. И все повторяется по-новому. Это риск. Но что мы без риска?! Ничто. Мы должны идти и рискнуть. Как в последний раз. Потому что мы - солдаты.

- Помогать вам будут скрипка и орган. Что исполнят музыканты?

- Я не знаю. Музыка – это Бог, который сам выбирает зазвучать или нет. Явиться или спрятаться. На органе — блистательный Евгений Авраменко. На скрипке - Елизавета Акбалькан. Они потрясающие музыканты и друзья. Когда Евгений играет на органе — я улетаю туда, куда надо. А когда Елизавета со мной выходит на сцену — я вижу в ее лице черты всех женщин Модильяни. Этот спектакль не состоялся бы без усилий Евгении Романовой и звукорежиссера Николая Явира.

- Что вам не нравится в Модильяни, а что вы принимаете и понимаете в нем? Может быть был в его биографии какой-то поступок, который вы осуждаете и можете твердо сказать: «Нет, такого я бы никогда не сделал!».

- Я бы хотел написать так, как он. Этого довольно. Мои краски - мой голос. Все, что я могу – это просто стать слабым и беззащитным, как он. И служить тому, чему надо служить. Я всего лишь слуга. А поступки – это воля того, который нас создал. Я всегда думал, что мы – свободны, все зависит от нас. Теперь я в этом сомневаюсь.

- Дмитрий, над чем вы сейчас работаете?

- Вера Таривердиева придумала невероятный проект о Булгакове — там будет все переплетено, роман и не известные отрывки из него, слово и музыка, орган и Любовь. Роман — это шифр к музыке, который мы, надеюсь, сумеем открыть. У Мастера были тайны, в том числе и музыкальные, надеюсь, мы сможем об этом рассказать зрителя Собора на острове Канта.

Меня влечет тема Булгакова. Мой друг — Игорь Добровольский — гениальный продюсер, который дал возможность увидеть фильм Юрия Кары «Мастер и Маргарита» широкому зрителю, поддержит, надеюсь, нас с темой Булгакова. И что очень интересно, возможное переплетение органа, музыки и кинематографа станет основой для нового театрального спектакля.

(с) ИА Русский Запад/Анна Михайлова

(с) Фотографии предоставлены Кафедральным собором