Последние сообщения блогов

В свои 94 года гвардии капитан-1-го ранга в отставке, кавалер ордена Отечественной войны I степени, двух орденов Красной Звезды, медалей «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга», Борис Васильевич Виноградов и особую стать, и твердый уверенный голос, и завидную бодрость духа сохранил.

Но разговор наш в преддверии 70-летия Победы начался не с перечисления наград и заслуг. На вопрос, как живет сегодня ветеран войны, он с ходу и увлеченно стал говорить о том, что с головой, как говорится, ушел в интернет. А это, сами понимаете, отнимает уйму времени. При этом выразил свое неподдельное восхищение уровнем современных технологий, в частности компьютерных. Подумать только флешка – такая маленькая штука, а в ней столько информации! 

– Нам бы такое в свое время, – вздохнул, – я ведь технарь, к автоматике отношение имел.

– Давайте поговорим о вашем жизненном пути, – воспользовался я паузой, – как стали военным?

И вот еще одна небольшая страничка в огромной летописи воспоминаний ветеранов Великой Отечественной…

– Родился я 1 июня 1921 года (самому не верится – как это давно было) в селе Черкасово Ярославской области. Это верховье Волги, медвежий угол, но места красивейшие – душа России! До сих пор помню всеобщие переживания, когда село оказалось на берегу Рыбинского водохранилища. Я ведь еще долго посещал эти места. Подпортили красоту. И обещанного рыбного изобилия так и не наступило. Ну да ладно.

Рос вроде бы любознательным, смышленым. Лет с пяти увязался со старшей сестрой в школу ходить. Тогда как учились на селе: в одном помещении почти все классы сидят – вот я и затесался. В общем, к первому своему классу я не только палочки-буквы мог писать, но и читать, естественно, арифметику знал, дроби…

Вскоре наша семья переехала  в Питер, где я пошел в первый класс. Школа была не в сравнении с сельской. Но я без всякого стеснения – все уже знаю, с учителями на «ты» по нашей доброй деревенской привычке. Так что скоро стал обузой для всех. Меня даже пару раз выгоняли из школы. Но и мать меня спокойно и немногословно наставила, и сам я как-то вдруг осознал, что учусь не для кого-нибудь, а для себя. Короче, на выпускном вечере мог получить золотую медаль. Но учитель математики отыгрался все-таки – вывел мне четверку в аттестат, хотя она была у меня одной и в одной четверти.

Незадолго до окончания школы мне как-то в руки попала местная газета с объявлением о том, что Высшее военно-морское инженерно-строительное училище проводит набор. И я решил, буду поступать. Экзамены сдал без проблем. Было это осенью 39-го.

Учили нас капитально. Осваивали буквально все строительные специальности, кроме того, готовили как саперов. А в 41‑м в училище был организован второй факультет – электромеханический. Нас разделили очень просто, по-военному. Построили. На первый-второй рассчитайсь! Первый расчет, десять шагов – вперед! Кругом! Так я стал еще и электромехаником впоследствии.

Предчувствий надвигающейся беды у нас, в общем-то, не было действительно. Ведь  с Германией – договор о ненападении… Да и особисты уже строго за этим следили – не поддаваться, мол, на провокации. Как-то раз собрались мы в аудитории самоподготовки, разговоры о том, о сем, я на пианино бренчу… А ребята между тем стали военный потенциал СССР и Германии сравнивать – корабли, самолеты. Ну как же, специалисты все-таки! Получалось, что не в нашу пользу соотношение. Вскоре начали нас по одному вытаскивать, главное – по ночам. Подняли и меня. Был там, спрашивают. Был – отвечаю. О чем говорили? Да не слышал я ничего – я фугу сочинял. Раза три выдергивали – я на своем стою. Отстали. Но двоих наших в штрафные части все же отправили – просто так, за пораженческие разговоры.

Ну а вскоре как мешком по голове из-за угла – 22 июня, воскресенье! Я в увольнении до понедельника – у родителей на даче. А там, естественно, ни телефона, ни радио. Кто-то с железнодорожной станции пришел, говорит: война вроде бы… Мать – ко мне как к военному: правда, сынок? Не может быть, говорю, а сам быстренько собрался и – на станцию, в училище. Меня даже чуть не наказали за то, что я не в числе первых прибежал.

И началось! Сумятица, неразбериха буквально с первого дня. Нас сначала на строительство оборонительных сооружений бросили в направлении Лугово – Толмачево. Там уже десятки тысяч народу, в основном женщины. И мы, пацаны, стали руководить этими работами. А немцы уже летают над нами свободно, и никто их не встречает – ни зенитки, ни истребители. Но они еще не бомбят и не обстреливают, а листовки разбрасывают. Потом кто-то что-то там наверху решил, и нас бросили в морскую пехоту. Господи, ну а какая мы морская пехота – ни автоматов, ни подготовки соответствующей. В общем, почувствовали мы, что предстоит нам вскоре костьми лечь. Неприятное, признаюсь, чувство, тем более что мы уже повидали и деревянные винтовки, и танки, которыми, видимо, собирались наши полководцы фашистов пугать. Так бы оно и было. Но случай на войне – факт особый, причем с поворотом в любую сторону. Как-то посыльный к нам примчался. Я – дежурный по роте. Где начальство, спрашивает? На совещании. Оставляет пакет. Как потом мы узнали, в нем приказ был о направлении нас в роту юнг. Да, в ту самую известную впоследствии роту, которая вскоре под Дубровкой почти вся полегла. И я там мог оказаться.

В конце декабря 41-го командование училища собрало нас – курсантов, и вскоре мы одними из последних среди военных учебных заведений эвакуировались из Ленинграда. Пошли походным маршем. Через Ладогу. Куда, зачем – никто толком опять не знает. Морозы – под 20 градусов. А мы – в кирзовых ботинках, в брюках, в шинелях на рыбьем меху, но ужасно холодных, в шапках «со смехом», как мы говорили. Никакой поддевки внизу – трусы, извините, да тельняшка даже не теплая. Тащим на себе учебные принадлежности, приборы, пособия, учебники, тетради и прочее. Шли 40 дней – холодные, голодные. Оказались в Ярославле. Смотреть на нас со стороны, наверное, было печально – обмороженные, в бинтах, зеленке, вазелине… Выяснилось: перебросили нас сюда для продолжения учебы. Училище стало потихоньку обживаться, быт наш - налаживаться.

Вот таким образом в ноябре 43-го я окончил это училище, получив диплом по специальности "военный инженер-электромеханик" и звание "инженер-лейтенант". Дальнейшие наши назначения были самые разные – кого на корабли, кого на подлодки. Мы, ленинградцы, человек десять, написали рапорты с просьбой направить нас в родной город. Нашу просьбу неожиданно удовлетворили.

Так я снова оказался в Питере. Город уже в блокаде, и вокзал нас встретил разрывом снаряда. Обошлось, слава богу! По факту оказалось, что нас здесь и не ждали – своих офицеров девать некуда. Определили в роту резерва, и «боевая» наша задача была – патрулирование. Следили за светомаскировкой, при случае должны были задерживать сигнальщиков. Понятно, что это нас не устраивало, тем более что паек у нас был тыловым и постоянное чувство голода не покидало нас и здесь. Стали каждый день то группой, то по одному заходить в управление кадров флота. В конце концов, надоели кадровику, и он разбросал нас дублерами, опять же – кого куда. По иронии судьбы или по другому какому-то закону я был направлен в артиллерийскую батарею 101‑й бригады морской железнодорожной артиллерии Краснознаменного Балтийского флота. Вот и вспомнился мне тогда мой учитель физики, который сватал меня когда-то в этот род войск.

Железнодорожная артиллерийская батарея – это морская корабельная пушка на транспортере, установленная на железнодорожной платформе. Пушка мощная – снаряд калибра 180 мм, дальность – за 50 км. Здесь же генератор, чтоб управлять этой махиной. В принципе, платформа и сама могла передвигаться по рельсам, без паровоза. Медленней, разумеется. Такие батареи вели контрартиллерийскую борьбу. Передадут нам данные – 3-5 залпов, и откатываемся, потому что и немцы нас засекают и отвечают тем же. Кто кого, одним словом.

И все ничего. Да вот только с должностями у меня всегда как-то не так получалось. Скажу откровенно, и на войне к таким вещам ревниво относились. Ведь это и довольствие другое, и звание может досрочно повышаться (а со званием и новые должности), одним словом – военная карьера. А что такое дублер замкомандира по электромеханической части? Это вся работа на мне, а все остальное – другим. Даже казус такой был. Прошла подписка на государственный заем. Была такая форма сбора денежных средств для страны. Меня вызывают в политотдел. Ты что, говорят, позоришь – меньше всех подписался, денег жалко! Как и все, отвечаю, – на 3–4 оклада. А гвардейская надбавка? Я - не гвардеец. А должностная? У меня нет должности. Как так, спрашивают друг у друга – он у нас тут образцовый порядок навел… А я, не хвалясь, действительно напахал: всю электрическую и механическую часть отладил – все работает безотказно. А что, голова есть, руки тоже. Инструкции по использованию боевых технических средств расписал, довел до каждого, тренировки (учения) проводил – в общем, как учили.

Стали думать, что со мной делать. Решили прожекторный взвод создать. Меня – туда, командиром. Притащили откуда-то четыре прожекторные установки на базе автомобиля ЗИС-5м. На самом деле они только в каких-то бумагах числились как новые и боевые.

Пришлось и здесь попыхтеть. Хорошо, подчиненные толковые подобрались. Где что выпросим, где что стащим – заработали вскоре наши прожекторы. Мы даже во время учений, дело-то новое, как-то вражеский катер обнаружили. Все как положено – мгновенно доложили. Получили подтверждение. Я потом бойцов своих к наградам представил. Обо мне как-то забыли. Наверное, потому, что катер тот ускользнул – артиллеристы наши зевнули, – не ожидали от нас такой прыти. Вот тут-то я и насмотрелся на ночные орудийные перестрелки. Красиво все-таки – лучи мечутся, перекрещиваются, разрывы, вода огромными гейзерами взметается. Чуть зрение здесь не потерял. Я ведь еще и в дальномер смотрю, и не всегда правильную позицию выберешь.

А все это происходило, когда уже блокаду Ленинграда сняли, и мы были же под Выборгом и участвовали в его освобождении.

Но артиллерийский и воздушный обстрел Кенигсберга, своеобразная подготовка к его штурму наземными войсками запомнились особенно. Представьте – сотни, тысячи орудий с задранными почти вертикально стволами, одновременные выстрелы, канонада кажется бесконечной… Над городом – клубы дыма, пыли, копоти на огромной высоте, внизу – языки пламени то там, то здесь. И в это пекло с воем один за одним ныряют бомбардировщики… И так с небольшими интервалами – три дня. Молотили – будь здоров! А потом начался штурм…

Когда все закончилось, я выкроил как-то время и решил город хоть немного посмотреть. Взял автомат, напросился к пехотинцам, которые шли на зачистку… В городе, оказывается, и люди какие-то бродят, и дома некоторые целые и невредимые есть. Зашел в один из таких, а там - квартира открытая. Как глянул: господи, нам бы так жить! Таких квартир я в жизни не видел. А когда вышел на улицу, нос к носу с вооруженным немцем столкнулся. Пальнули друг в друга одновременно.

Очнулся уже в госпитале. Оказывается, без сознания долго пробыл. Вот почему, думаю, и тоннель я этот видел, и ослепительно белый свет, и невыразимо прекрасные картины… Правду об этом говорят.

В общем, спасибо и пехотинцам, которые не бросили любопытного моряка, и докторам, естественно, которые выходили. А вскоре навестили меня мои сослуживцы и сообщили, что наши батареи покидают город. Я к старшей медсестре кинулся. Каким-то чудом выпросил у нее свои документы, обмундирование и – смотал удочки из госпиталя прямо на костылях и без справки о ранении. Успел к своим вернуться. На войне вообще тяга к своим – на уровне инстинкта, что ли. И привычней, и понятней, и надежней кажется.

Нас перебрасывали куда-то под Клайпеду. Там окопалась какая-то немецкая группировка, и нам предстояло ее выкуривать. Хоть это и недалеко было от Кенигсберга, но на пути к нашей очередной артиллерийской цели нас и застала Победа. И об этом моменте тоже правильно говорят: были и слезы на глазах, и беспорядочная стрельба в воздух, и самопальный салют, и всеобщее ликование.

В 1956 году с отличием окончил Военно-морскую академию кораблестроения и вооружения им. А. Н. Крылова в Ленинграде. Работал в военном НИИ, стал кандидатом наук, старшим научным сотрудником, автором нескольких изобретений в области приборов и устройств корабельной автоматики и телемеханики. Преподавал в Высшем морском училище радиоэлектроники им. А. С. Попова, стал доцентом. Годы летели незаметно, и вот уже в училище взят курс на омоложение кадров преподавательского состава. Демобилизовался Борис Васильевич без особых сожалений.

– Борис Васильевич, ваши, может быть, самые главные впечатления от войны?

– Скажу, не кривя душой, военная тема давно и как-то сразу отошла для меня даже не на второй план. Сам даже не знаю почему. У войны много сторон и граней – есть парадная и будничная, официальная и на уровне молвы, явная и тайная. На нее можно смотреть глазами миллионов выживших… Конечно же, я кое-что читал о войне (показал на увесистые тома) – чаще не соглашаюсь с написанным, ведь даже документы составляются людьми. А на войне человеческие качества как положительные, так и отрицательные проявлялись еще резче. И тому, к примеру, что народу на ней полегло неоправданно много, тоже есть простые объяснения.

Но главное все же, что мы победили.

© Александр Степанов, специально для Русского Запада