«Всё, сынок. Больше тебе учиться не придётся»

К 70-летию Калининградской области «Русский Запад» публикует воспоминания первых переселенцев 

Вспоминает Иван Яковлевич Разиньков:

- Я приехал в Калининградскую область в 1948 году. Мы переехали из Воронежской области всей семьёй: папа, мама и мой брат. Семь лет мне было. Мы приехали по вербовке. В нашей деревне в Воронежской области было очень голодно. Деревня вымирала болезнями и голодом. Мы два с половиной года под немцами были. Отец в лесу прятался вместе с тремя товарищами. Он к нам по ночам приходил. Кто-то сдал. К нам в дом пришли мадьяры, воевавшие на стороне немцев. Маму пытали. А меня штыком проткнули. Меня финны спасли. Они меня у мадьяров отняли. Финны детей не убивали.

Вербовщики говорили, что надо осваивать новую территорию, доставшуюся Советскому Союзу в результате Великой Отечественной войны.

Мы ехали несколько недель.

У нас был тёлка — мы получили её, когда выходили из колхоза в Воронежской области. А ещё нам с собой дали 16 кг проса. В Калининградской области привезли в Краснознаменский совхоз №143. Все совхозы были военные и номерные. Директора мы звали «генералом». Звание его я не помню. Может, подполковник. Отец на ферме стал за быками и лошадьми смотреть, а маму сразу телятницей поставили. Скоту привозили «обрат». Это то, что оставалось, когда масло в сепараторе сбивали. «Обрат» давали телятам. Ну, и нам немного доставалось. А ещё нам давали жмых - отходы от производства масла. Раз в неделю в совхоз на лошади привозили чёрный хлеб. Хлеб был похож на кирпич. И по форме, и по твёрдости. Но когда есть очень хочется, всё вкусное.

Мы поселились в бараке.

В то время немцев ещё не всех выселили. Немцы голодали. Они собирали щавель. А некоторые уже и не могли его собирать. Они лежали на полянках и щипали подорожник. Они были рады, что мы приехали. Мы немцам давали, что могли. Мама пекла пироги с травами, которые мы собирали. Мы поели, заморили червячка, она и немцев угостит. Но были случаи, когда ночью нас пугали. Кирпич в окно кидали. Я не знаю, кто это был.

Больше немцев мы боялись литовских «лесных братьев». Они заходили на нашу территорию. Литва рядом была. «Лесные братья» по лесам бродили. Милиционера на нашей территории убили.

В школу я пошёл в девять лет. Два года не до учёбы было. Работать надо было. В школу мне не в чем было идти. Штанов не было. Штаны мне сшили из милицейской шинели. Её отец на базаре купил. Я очень хотел учиться. Тетрадей не хватало. В школе мы писали на газетах и обёрточной бумаге. Учебники — по одному на несколько человек. Книжек на всех не хватало. Мы уроки втроём делали. По одному учебнику.

В марте 1953 года умер Сталин. Я до сих пор помню чувства, которые тогда испытал: отец родной умер. Мы не учились. Все школы вышли на площадь Краснознаменска. Люди стояли на коленях и плакали. Никто никого не заставлял. И я плакал. Сталин был... дороже, чем родной отец. Весь народ плакал. Траур был неимоверный. Боялись, что без отца остались. Учителя в школе плакали, люди по улицам идут и плачут. Жутко было, что он нас оставил. Потом агитаторы, директора предприятий, совхозов, бригадиры, начали народ успокаивать: мол, жизнь будет продолжаться, и что после войны всё будет у нас хорошо. Хотя «кухонные» разговоры пошли о том, что немцы могут вернуться. Мол, Сталина в Европе боялись, а сейчас могут зашевелиться. Был такой душок.

С каждым годом мы жили всё лучше и лучше. Праздники были очень хорошие. Мы на базар ездили. Литовцы на базар много товаров привозили: мясо, сало. Базары были во всех населённых пунктах. Купить можно было всё. Еду, одежду... Много военного обмундирования продавали.

Жили дружно. У нас на дверях замков даже не было. Щеколды были. Вышел из дому, палочку воткнул, и все знают, что меня дома нет. И никто не зайдёт. На всю деревню один милиционер был. Звали его Андрей Рыжий. Мы его боялись. Он мог и уши накрутить.

Диких кабанов в лесах много было. Тогда и кабаны голодные были, и люди. Отец собаку привязал, чтобы она двор от кабанов охраняла. А они её съели. Собак диких много было. Наверное, лагерные овчарки немецкие. Мы очень их боялись. Были случаи нападений на людей.

С немецкими пацанами мы враждовали. Когда мой старший брат уезжал, они меня лупили. Я хилый был. У меня малокровие было. Часто сознание терял. Чего меня там лупить-то? А потом наши старшие со школы собирались. И лупили немцев. А один раз немецкие пацаны меня поймали, руки связали, и в бочку засунули. А бочку бросили в озеро. Отомстили. Брат случайно коня на водопой повёл. Смотрит, в озере бочка телепается. Он кнутом её достал. А я там уже синий. Брат народ позвал с ближайшей фермы. Откачали. Но пока народ со мной возился, брат в деревню поскакал. У нас в хате на чердаке два станковых пулемёта стояло. И патронов к ним по три ящика. И он по немецким баракам стал стрелять. К счастью, не убил никого. Отец в хату прибежал и плёткой брата. А тот не может руки разжать. Так и стрелял, пока лента с патронами не кончилась.

В военкомате узнали всё на следующий день. И про меня, и про брата. На следующий день приехал «студебеккер» с солдатами, и всех немцев вывезли. Всех.

Когда я закончил семь классов, отец мне сказал: «Всё, сынок. Больше тебе учиться не придётся». Две сестрёнки у меня к этому моменту родились. Зажили хорошо. И поставки выполняли. Надо было кормить Советскую армию. Налог был на всё. Даже на яблоки и груши, на курицу, и на всё. Ларьки стояли - пункты сбора молока для Советской армии. Я сам туда молоко носил. Зато, когда мы все налоговые поставки выполняли, был настоящий праздник. Мы ехали отовариваться на специальный склад, где нам выдавали полушубки, масло, мясо, сапоги кирзовые. Настоящий праздник был. Самогон из шкафов доставался, мясо жарилось. Песни военные поют. Управляющий тут же с нами. Закажет себе что-нибудь вкусное: селезёнку или яйца быка.

Праздники хорошие были. Те, кто живой после войны остался, радовался, что выжил. Столько инвалидов было... Безногих, безруких, криворотых. С ухом отсечённым, с подбородком срезанным... Каких только не было. Все люди гуляли, пили, радовались жизни. И мы вокруг них становились на ноги...